Казалось, ей и в голову не приходит взять его под руку, да и он не помышлял предложить ей руку.
Нимало не удивляясь его пренебрежительному молчанию, она принимала это как что-то вполне естественное.
Главным, если не единственным украшением женщины было ее подвижное лицо. Когда она искоса поглядывала вниз, то становилась хорошенькой, даже красивой. Жаркие лучи палящего солнца сбоку освещали ее черты, отчего веки и ноздри казались прозрачными, а губы пылали огнем.
Когда же, задумавшись, она молча брела, попадая в тень, ее лицо принимало суровое апатичное выражение, какое бывает у человека, ожидающего от времени и от жизни всего, кроме, может быть, справедливости.
Ни у кого, кто видел мужчину и женщину, входящих в городок, не возникало и тени сомнения, что это муж и жена.
Жена все время упорно смотрела на расположившуюся за городом ярмарку. Собственно говоря, расстояние до нее было с какой-нибудь десяток домов и ярдов двести пустоши.
Дорога вела к ней не совсем прямая, но и не слишком извилистая, не ровная, но и не холмистая, окаймленная деревьями серо-зеленого цвета, какой приобретают обреченные на жару листья. Трава на обочине был припудрена пылью, которой осыпали ее мчащиеся с самого утра повозки, той пылью, что лежала на дороге, заглушая, словно ковер, шум шагов. И благодаря этому все звуки ярмарки отчетливо доносились до них.
Мимо пары прошествовал Рэтт Батлер, ведущий под уздцы четырех коней.
Вскоре Рэтт, а за ним мужчина с женщиной, очутились на ярмарочном поле с загонами для скота, где были выставлены и уже проданы сотни коней и овец, которых почти всех увели.
К этому часу с серьезными делами уже было покончено, оставалось только продать с аукциона животных похуже, которых не удалось сбыть с рук, поскольку от них наотрез отказались взять солидные скупщики, рано прибывшие на ярмарку. Они уже решили, что ничего путного на аукционе предложено не будет и собирались отправиться в салун.
Завидев Рэтта Батлера с четверкой великолепных коней, заметно оживились.
Но сказать, что возле аукциона для торговли скотом толпа зевак поредела, было бы несправедливо. Она была еще гуще, чем в утренние часы. Теперь тут появились и люди более легкомысленные, чем торговцы скотом: свободные от работы поденщики, несколько солдат, приехавших домой на побывку, городские лавочники и тому подобный бездельный люд. Для них полем деятельности служили в основном ларьки с игрушками и всякой чепухой, палатки с выпивкой, шатры с восковыми фигурами, живыми уродами, прорицателями и игрой в наперсток.
Рэтт Батлер подозвал к себе аукционщика и обратился к нему:
— Не согласишься ли, приятель, продать четверку великолепных лошадей за хорошие комиссионные?
Аукционщик принялся тут же разглядывать товар, с интересом осмотрел армейские клейма на конях и обратился к Рэтту:
— Откуда они тебе достались, приятель?
— Я же не прошу за них много, — ответил Рэтт Батлер.
Аукционщик долго торговался, но потом согласился выставить коней на торги, правда, предварительно предложив условия, которые Рэтт Батлер безоговорочно принял.
Деньги Рэтт получал сейчас же и его не должно было волновать, за сколько предложит на продажу аукционщик его коней.
В общем-то, четыре коня принесли Рэтту Батлеру немногим меньше, чем голова Мигеля Кастильо.
Пока скупщики скота боролись за право обладать лошадьми из армейского обоза, мужчина и женщина, только недавно пришедшие на ярмарку, углядели стоящий на поле для торговли скотом шатер из новенькой парусины молочного цвета с красными флагами на верхушке. Вывеска гласила: «Добрая выпивка и вкусная пшеничная каша». Над шатром торчала небольшая железная труба, и мужчина, по достоинству оценив надпись, потянул жену в шатер.
Женщина была голодна и поэтому ее больше привлекла вторая часть надписи.
Войдя в шатер, они увидели там большую компанию, расположившуюся за длинными узкими столами, тянущимися вдоль стен. В дальнем углу стояла печь, топившаяся углем, а над огнем висел большой котел, настолько истершийся по краям, что обнажилась медь, из которой он был сделан.
Во главе стола сидела женщина, похожая на ведьму, в белом переднике. Она медленно размешивала содержимое котла.
По палатке разносился скребущий звук огромной ложки, которой женщина орудовала, не давая подгореть своей продукции.
Варево состояло из пшеничных зерен, молока, изюма и других составных частей. Каша, разлитая в миски, стояла тут же, на столе, застланном белой скатертью.
Молодые мужчина и женщина заказали себе по миске дымящейся каши и уселись, чтобы съесть ее не спеша.
Пока все шло отлично.
Пшеничная каша, как и предполагала женщина, была сытная. Она даже понравилась мужчине, больше привыкшему к спиртному, чем к хорошей еде.
Однако мужчина, побуждаемый инстинктом порочной натуры, подмигнул ведьме, орудующей в котле, и, получив согласие в виде кивка, протянул ей свою миску.
Она достала из-под стола бутылку, отмерила стаканом и влила в кашу виски. Мужчина передал ей деньги.
Варево, приправленное спиртным, пришлось ему гораздо больше по вкусу, чем в первоначальном виде.
Его жена с тревогой наблюдала за этим.
Но он стал уговаривать ее тоже приправить кашу и она, немного поколебавшись, согласилась, но только на меньшую порцию, чем ее муж.
Мужчина доел свою миску и потребовал вторую с еще большим количеством виски.
Очень скоро виски начало сказываться на поведении мужчины, и женщина с грустью убедилась, что ей хоть и удалось благополучно прибыть в городок, но тут ее семью поджидают новые неприятности.