Тайна Ретта Батлера - Страница 75

— Все кончено, Том, мы тобой остались одни, — и женщина безудержно зарыдала.

А мальчик, не проронив ни слезинки, стоял на коленях и глядел в лицо своего отца, который еще четверть часа тому улыбался и гладил его по голове.

— За что его, мама? За что?

— Я не знаю, Том, — прошептала женщина и вновь захлебнулась в рыданиях.

— Я отомщу, — прошептал Том, — я обязательно отомщу, мама, поверь.

— Не надо, сынок, не надо, эти люди безжалостны, они убьют и тебя. Ведь ты еще так молод… Черт с ними, с деньгами, черт с ними со всеми негодяями и убийцами, пусть их покарает Бог.

— Нет, мама, я сам найду убийцу своего отца, — тихо произнес Том и брови сошлись у него над переносицей.

Его взгляд сразу стал жестким и колючим.

Это был взгляд взрослого мужчины. И он казался странным на этом миловидном детском лице.

— Отомщу, отомщу, — шептал мальчик, поднимая с пола тяжелый револьвер, выпавший из рук отца, — я обязательно отомщу.

— Не надо, Том, успокойся, отцу уже ничем не поможешь, ничем…

Она положила руку на лицо мужа и опустила ему веки.

— Мы теперь с тобой остались одни. Совсем одни на всем белом свете — ты, Том, и я. Поэтому я хочу, чтобы ты ни на шаг не отходил от меня, все время был рядом, чтобы я могла тебя видеть. Ведь у меня кроме тебя, сынок, больше никого нет.

— Только не надо плакать, мама, я очень боюсь, когда ты плачешь. Давай будем спокойными, ведь сейчас мы ничего не можем изменить.

Мальчик говорил спокойно и уверенно, как будто в это мгновение на полу у его ног не лежал мертвый отец.

— Поклянись мне, Том, что ты никогда не будешь убивать людей.

— Нет, мама, я тебе такой клятвы не дам. Что бы ни случилось, но я отомщу за смерть своего отца, обязательно отомщу.

— Нет, нет, сынок, не надо, что ты говоришь? Побойся Бога!

— Я теперь никого не боюсь, никого и ничего, пусть боятся меня, — и он крепко сжал тяжелую рукоять револьвера, — пусть боятся меня, Тома Стивенса.

А женщина, снова взглянув на безжизненную руку мужа, зарыдала…

Том подошел к кувшину, наполнил стакан водой и подал матери. Женщина глотала воду и было слышно, как стучат ее зубы о край стакана.

А во дворе, под ослепительными лучами солнца продолжал ходить по кругу маленький мул.

Вода выплескивалась из ковшей в деревянный желоб и тонким ручейком спокойно бежала на желтые, выжженные солнцем поля.

Было ясно, что вода, которую добывает этот водоподъемник — маленькая капля по сравнению с выжженными полями, и что никакой мул не сможет напитать пересохшую растрескавшуюся землю влагой.

Но животное покорно продолжало ходить по кругу по проторенной дорожке. Копыта стучали о горячую каменистую землю, и этот стук был похож на удары молотка, забивающего гвозди в крышку гроба.

Женщина закрыла лицо руками, потом попыталась заткнуть уши, но все равно, мерный стук копыт о твердую землю приводил ее в содрогание. Он просачивался сквозь плотно прижатые ладони, и ей казалось, что гвозди забивают в ее душу, прямо в сердце.

А Том вертел барабан в револьвере, поглаживая блестящие патроны.

Щелк, щелк, щелк… — прокручивался барабан.

А мальчик уже механически продолжал его проворачивать.

На ферму, которая выглядела безжизненной, опускались сумерки. Казалось, ничто на ферме не движется, только один маленький мул ходит по кругу, косясь своим влажным агатовым глазом на багряно-красный диск солнца, который медленно садится за холмы. А другим глазом животное косило на серебристую влагу, которая выплескивалась из ковшей в деревянный желоб.

Животное хотело пить, но о нем все забыли. И мул изредка останавливался, протяжно вскрикивал, ожидая, что из двери фермы появится хозяин или мальчик, к которому мул был очень привязан, и напоит его.

Но из двери дома никто не появлялся, и животное, обреченно опустив голову, вновь продолжало свой бесконечный путь по замкнутой линии.

В его больших глазах как в выпуклых зеркалах проплывали то белеющая во мраке ферма, то далекие холмы, то поля, то небо, усыпанное мелкими бриллиантами звезд, то бледная луна, которая медленно восходила над темными холмами.

Наконец дверь дома скрипнула, на пороге появился мальчик.

Он медленно подошел к животному, отвязал его и подвел к поилке. Мул, утолив жажду, посмотрел на подростка.

Тот погладил животное по шелковистой холке и взяв под уздцы, повел к конюшне. И только там, когда мул уткнулся влажными губами в овес, насыпанный в кормушку, мальчик дал волю слезам.

Он опустился рядом с мулом на колени, обнял его и, уткнувшись лицом в согнутую шею, заплакал.

Мул вздрогнул, скосил свой агатовый глаз на содрогающееся тело ребенка, оторвался от зерна и принялся лизать своим шершавым языком соленые щеки мальчика.

До поздней ночи Том гладил натруженную шею мула, плакал, а тот, уткнувшись ему в плечо, издавал какие-то странные звуки, очень похожие на сочувствие.

Поздней ночью Гарри Купер остановился у крыльца дома, где жил Беккер, пославший его к Стивенсу.

Он неслышно поднялся на крыльцо, неслышно отворил дверь и прошел в дом.

Хоть везде и царила кромешная тьма, но Гарри Купер ориентировался тут отлично.

Однажды побывав в доме, он мог пройти по нему с закрытыми глазами. Да и зрение у него было, как у кошки.

Гарри Купер, ступая на носках, пробрался в спальню хозяина дома, да так тихо, что тот даже не проснулся.

Не скрипнула ни одна половица.

Остановившись у постели спящего хозяина, Гарри Купер злорадно улыбнулся и положил руку на рукоятку револьвера.