Мигель спустился вниз, туда, где его напарник держал под прицелом хозяина и хозяйку салуна.
— Виски, — сказал Мигель, зло ткнув хозяина стволом разряженного револьвера прямо в живот.
Тот бросился к прилавку и вытащил граненую бутылку.
Мигель принялся жадно пить прямо из горлышка.
— А где мой брат? — поинтересовался мексиканец.
— Твой Антонио идиот и придурок, — бросил Мигель, отрываясь от горлышка. — Ему не надо было носить шпоры.
— При чем тут шпоры? — глядя на свои сапоги, спросил молодой мексиканец.
— Они у него слишком громко звенели, поэтому он получил пулю в лоб.
Молодой мексиканец, грохоча сапогами, бросился наверх.
А Мигель Кастильо вышел на крыльцо, сел на коня и помчался в ту сторону, где исчез Рэтт Батлер.
Не тем человеком был Мигель Кастильо, чтобы простить обиду кому бы то ни было, тем более, такую обиду, какую нанес ему Рэтт Батлер.
«Да кто такой этот Рэтт Батлер? — спрашивал сам себя Мигель мчась верхом на лошади во весь отпор. — Какой-то мальчишка, его же в наших краях никто не знает, он никому не известен. Единственное, что он умеет делать — так это стрелять, и то…»
Мигель Кастильо вздрогнул, вспомнив, как петля затянулась вокруг его шеи.
«И то стреляет не всегда метко, тем более, потом он меня бросил, бросил среди пустыни без глотка воды, и я чуть не сдох под этим проклятым солнцем.
А этот страшный сон, эти тысячи крыс, которых я видел, когда потерял сознание…
И во всем этом виноват Рэтт Батлер, я обязательно должен его найти, во что бы то ни стало — и пристрелить. А лучше я его не пристрелю, а поступлю так, как он поступил со мной», — и Мигель Кастильо злорадно усмехнулся.
Его воображение принялось рисовать страшные картины мучений Рэтта Батлера среди выжженной солнцем пустыни.
«Я затащу его куда-нибудь очень далеко, миль за сто, а лучше за двести от человеческого жилья и брошу.
Пусть подыхает как последний шелудивый пес, как предатель, ведь предателям не место на земле».
Горячая испанская кровь кипела в жилах Мигеля Кастильо. Она стучала в висках, сердце глухо отзывалось в ответ.
«Догнать! Догнать мерзавца и отомстить!»
И он пришпоривал свою лошадь, вглядываясь в пыльную, выжженную солнцем пустыню.
«Он мог поехать только по этой дороге, ведь она одна ведет из города. Ему в этой пустыне не выжить, он должен ехать только от одного городка к другому и обязательно к ближайшему, а это как раз по дороге», — и Мигель Кастильо вновь пришпорил свою лошадь, продолжая вглядываться в белую ленту дороги, привстав на стременах.
Солнце палило нещадно.
Но широкополое сомбреро скрывало лицо, и палящие лучи не жгли голову.
«Наверное, этот Рэтт Батлер думает, что он неуловим. Может быть, для кого-нибудь другого он и неуловим, но не для меня.
К черту!
Кто он такой, этот Рэтт Батлер?
Ведь за его голову никто не даст даже сотни долларов, а моя голова, — Мигель Кастильо поправил сомбреро, — как-никак стоит три тысячи долларов, а это немалые деньги».
На обочине дороги Мигель Кастильо увидел обуглившиеся головешки.
Он остановил лошадь, спрыгнул на землю и, подойдя к кострищу, положил свою ладонь на него. Пепел был холодным.
Мигель Кастильо пристально осмотрелся вокруг и увидел то, что искал — рядом с камнем валялся окурок сигары. Мигель взял его так, как будто тот был из чистого золота, и принялся любоваться им, вертя перед глазами.
Потом поднес к носу, втянул в себя воздух. Ноздри жадно затрепетали.
— Окурок выброшен не менее четырех часов тому назад. Ничего-ничего, — прошептал испанец, — я тебя все равно достану, ведь другой дороги в здесь нет, и ты будешь ехать по ней. Правда, у него хорошая лошадь, но и мой жеребец что надо, — Мигель Кастильо с удовлетворением осмотрел своего коня, потом подошел и проверил подковы.
Все было в порядке. Он потрепал жеребца по холке.
— Будем скакать день и ночь, пока не настигнем этого Батлера, этого мерзавца, грязную свинью.
И Мигель Кастильо, взглянув в безоблачное небо, потряс сжатыми кулаками.
— Догоню! Догоню и уничтожу! Я клянусь перед этим небом! — Мигель Кастильо опустился на колени. — Клянусь, что достану этого Рэтта Батлера даже из-под земли — и тогда ему не жить, тогда он проклянет свою мать за то, что она имела несчастье родить его.
Да, не стоило ему вот так обходиться со мной, с самим Мигелем Кастильо, ведь меня знают все и все меня боятся, трепещут, едва заслышав мое имя.
А когда видят револьвер в моей руке, сразу же падают на колени и начинают молить о пощаде.
Но ему пощады не будет ни за что и никогда».
Мигель Кастильо вскочил в седло и пришпорил коня. Тот почувствовал нетерпение седока и с места помчался галопом.
За всадником тянулся длинный шлейф серой пыли. Она медленно опускалась на камни, на придорожную чахлую траву, и камни сразу же становились серыми, меняя свой цвет.
— Быстрее! Быстрее! — выкрикивал Мигель Кастильо, подстегивая коня.
Конь уже хрипел, с его губ падали на дорогу клочья белой пены. Но наездник не обращал на это внимания, он не щадил ни лошадь, ни себя.
Он проскакал миль двенадцать не останавливаясь.
Мигель Кастильо желал как можно скорее расправиться со своим обидчиком. Он понимал, что только тогда его сердце будет биться ровно, а душу оставит слепая ярость и негодование.
На этот раз Мигель Кастильо, увидев тлеющие угли костра, догадался, что именно здесь останавливался Рэтт Батлер.
Он вновь спрыгнул с лошади, опустился на корточки и поднял окурок. Батлер был уже совсем близко.